Новости

В Научно-исследовательском институте акушерства, гинекологии и репродуктологии им. Д. О. Отта появился первый на Северо-Западе биобанк репродуктивного здоровья «Генофонд». Он должен обрисовать подробную картину репродуктивного здоровья. «А вообще‑то и улучшить», — утверждает наш собеседник, доктор биологических наук, заведующий отделом геномной медицины им. В. С. Баранова этого НИИ.

— Андрей Сергеевич, в России около 20 биобанков — это мало?

— Мало. Столько должно быть в мегаполисе типа Петербурга, а у нас всего четыре-пять разного назначения.

Есть два понятия, которые зачастую путают: биоресурсные коллекции и биобанки. Биоколлекций в стране сотни, если не тысячи. Если у вас есть несколько десятков образцов, скажем, растений, вы можете назвать это коллекцией и зарегистрировать ее. В коллекциях нашего института — 55 тысяч образцов биоматериалов, связанных с репродуктивным здоровьем: эмбрионы, яйцеклетки, сперма.

Мощность биобанка рассчитана пока на 300 – 400 тысяч образцов. Биобанк — это инфраструктура с особой формой устройства таких коллекций, с выделенными хранилищами биообразцов с единой стандартизацией их сбора, хранения, распространения и других процедур. Причем эта организационная структура должна влиять на работу медицинских учреждений и даже трансформировать ее.

Объясню почему. Медицинские организации руководствуются так называемыми СОПами, стандартными операционными процедурами. Их еще называют рабочими процедурами. У каждой медорганизации их с десяток на самые простые вещи. А вот на самые сложные процедуры, на основе которых врач порой ставит диагноз и назначает лечение, они не прописаны. При этом если в лечении происходит ошибка, то в 75 % случаев она случается как раз на преаналитической фазе. То есть на этапе, когда у пациента берут биоматериал, доставляют в лабораторию и хранят.

— А можно на примере?

— Самое банальное: взятие, к примеру, венозной крови. Медсестра может просто не набрать в пробирку кровь до нужной отметки, риски. Из-за этого меняется соотношение крови и гемоконсерванта, необходимого для хранения, что, соответственно, изменит и гематологические показатели. А поскольку образцы крови используются для создания лекарств, для диагностических тест-систем, для биомаркеров, то мы рискуем получать информацию на основе изначально неправильного показателя.

Повторю: биобанкирование — это инструмент, который позволяет системно подходить к сложным исследованиям диагностическим, профилактическим, клиническим. И подразумевается, что он должен контролировать работу всей лабораторной службы медицинской организации. Качество образцов становится приоритетом. Грубо говоря, чтобы кровь набирать до нужной отметки.

Биобанки могут быть отдельными организациями или подразделениями, иметь разную специфику. У нашего специализация — репродуктивное здоровье. Мы исследуем заболевания, которые препятствуют благополучной беременности, храним образцы, необходимые для разных процедур, в том числе ЭКО. Биобанки репродуктивного здоровья становятся индикаторами репродуктивного здоровья населения.

— Вы сказали, точной картины этого здоровья нет. Но в целом понятно, что она не очень благополучная.

— Актуальность банка репродуктивного здоровья… как бы сказать… сумасшедшая.

Сегодня возраст первых родов в России — 29 лет. В нашем институте — 32 года.

И возраст будет расти, это мировая тенденция. А с возрастом накапливаются генетические дефекты, носящие врожденный характер, снижается качество яйцеклеток, эмбрионов и сперматозоидов.

Известно, что ближе к 40 годам примерно половина эмбрионов уже несут в себе наследственные либо хромосомные нарушения.

И поэтому беременность или не наступает, или наступает, но возможны спонтанные выкидыши, замершая беременность, рождается мертвый ребенок или ребенок с наследственными патологиями. У женщин старше 39 лет вероятность рождения ребенка с синдромом Дауна увеличивается в десять раз по сравнению с женщинами 20 – 25 лет. Становится больше заболеваний, которые тоже влияют на здоровье будущих детей: избыточная масса тела, диабет второго типа.

— Есть примеры того, что люди сдают биоматериал в молодости, чтобы воспользоваться им в зрелости?

— За рубежом это распространено, у нас тоже набирает популярность. Люди в молодом возрасте сдают свой репродуктивный материал и хранят его до 30, 35, 40 лет и так далее. Это не гарантированно решает проблему. Происходит то, о чем нечасто говорят: организм женщины, как носителя будущего ребенка, тоже не молодеет. Не всегда он в 40 лет способен благополучно выносить эмбрион. Но по крайней мере мы решаем проблему первоначального качества самого биологического материала.

Мы, генетики, не можем настаивать: «Не затягивайте с рождением ребенка». Но можем предложить технологию, чтобы он появился на свет и был здоров, насколько это в принципе возможно.

Есть ведь еще одна тенденция. Количество детей в семьях снижается. Поэтому, когда мы говорим, что каждый ребенок должен быть здоровым, это не лозунг. Это просто необходимость. Если, с одной стороны, снижается численность населения, а с другой — увеличивается возраст первых родов, мы рискуем получить огромный генетический груз. Понадобится очень дорогое и постоянное лечение, такие затраты будут бременем для экономики любого государства. Я тут намеренно ограничиваюсь экономикой и не говорю о чисто человеческих трудностях, которые переживает семья с тяжелобольным ребенком.

Так что наряду с пропагандой здорового образа жизни, как бы банально это ни звучало, нужно развивать технологии, которые помогают спланировать здоровую беременность.

Возможности у нас есть. Но важно построить разумную маршрутизацию пациента.

— Как может выглядеть такой маршрут?

— При обследовании бесплодной пары нужно сделать определенные шаги. Традиционно, когда случается, например, замершая беременность, надо проводить цитогенетическое исследование — анализ хромосом. Зачастую это считалось достаточным перед планированием новой беременности. Но современные данные говорят, что ее самопроизвольное прерывание происходит в большей степени не из‑за хромосомных аномалий, а из‑за тонких изменений в генах.

Благодаря биоколлекциям мы начинаем понимать, из‑за каких нарушений это происходит. В качестве профилактики пара, которая планирует беременность, может пройти генетическое исследование.

Вообще великий генетик и невролог Сергей Николаевич Давыденков когда‑то сказал, что генетический мониторинг необходим. Он позволил бы понять, каким грузом становится то или иное наследственное заболевание. А между тем ни один акт Министерства здравоохранения РФ не обязывает тестировать донора биологического материала на генетические нарушения.

— Разве это не обязательно выяснять?

— Допустим, у пары такие сложности с рождением ребенка, что помочь может только донорский материал. Пара приходит в какой‑нибудь центр ЭКО. И нет гарантий, что донора проверяли, скажем, на носительство муковисцидоза. Есть случаи, когда от доноров биоматериала рождаются дети с генетическими нарушениями.

С этим заболеванием связано еще одно обстоятельство. Как известно, если мутация, ответственная за муковисцидоз, есть только у одного из родителей, то ребенок может стать ее носителем, но сам не заболеет. Так вот ученые, работая с нашей биоколлекцией, выяснили: если это мальчик, у него может быть снижена фертильность. А это очень важный показатель мужского здоровья.

Директор нашего института Игорь Юрьевич Коган, главный внештатный специалист по репродуктивному здоровью комитета по здравоохранению Санкт-Петербурга, отвечает в том числе за тему мужского здоровья на всем Северо-Западе. И если мы будем знать частоту упомянутой мутации в конкретном регионе, можно будет оценивать и состояние мужского здоровья в нем. Это позволит властям адресно составлять программы в сфере здравоохранения.

Есть и другие способы оценки мужского здоровья, в которых биобанк тоже поможет. Можно отслеживать качество биоматериала на протяжении нескольких лет и десятилетий. Например, эмбриологи говорят, что за последние 10 лет качество спермы упало вдвое.

— Есть понимание, почему?

— Факторов много. Снизилась физическая активность, изменилось питание и так далее… Но пока это лишь утверждение эмбриологов и центров ВРТ (вспомогательных репродуктивных технологий). А биобанк дает не просто утверждение, а доказательство. Потому что у нас будут биоматериалы, хранящиеся по строгим алгоритмам.

Сейчас в некоторых центрах ВРТ нормы хранения таких материалов не соблюдают. Пациенты знают, что их материал находится в сосудах Дьюара с жидким азотом, но как часто его туда заливают, кто это делает, как поддерживается температура — вряд ли имеют понятие. И мы пока не знаем, насколько, например, отклонения от температурного режима, даже небольшие, влияют на качество здоровья будущих детей.

— Непонятно, почему нет стандарта.

— В порядках и приказах Министерства здравоохранения РФ фактически нет понятия «биологический образец». Только в приказе о центрах ЭКО упоминается о биоматериале, но не сказано, как его хранить, какие процедуры необходимы.

Почему? Главная причина, думаю, в том, что нет единого закона о биобанках и биоресурсных коллекциях. Есть законопроект, но он посвящен только коллекциям с материалами разных живых организмов, но не человека. Хотя, на наш взгляд, нужен именно единый закон, который объединял бы коллекции биоматериалов человека, растений, животных. Это позволило бы смотреть на вопрос системно. А уже другими регламентами можно было бы жестко регулировать оборот конкретно человеческих биоматериалов.

А пока, мне кажется, хорошим решением стала бы добровольная сертификация центров ВРТ. Стандарты для сертификации может создать, например, НАСБИО — Национальная ассоциация биобанков и специалистов по биобанкированию. Как при любой добровольной сертификации, центр ЭКО получал бы некий знак качества, это послужило бы ориентиром для пациентов.

— Вы входите в число авторов и редакторов национального руководства по биобанкированию. Есть в нем что‑то принципиально важное, понятное и неспециалисту?

— Например, этический вопрос. Научные исследования невозможны без биообразцов, а хранить их биобанк может, только получив от человека разрешение, информированное добровольное согласие. А далее начинается «серая» зона.

В мире есть разные взгляды на то, кому принадлежат биообразцы. Условно говоря, в англосаксонском праве ими можно торговать. Например, бизнес их покупает для разработки лекарств, тест-систем и так далее. По европейскому и азиатскому праву, биообразцы не подлежат торговле — хотя на самом деле оборот биологических материалов в интересах какого‑нибудь заказчика (тех же фармкомпаний) все равно происходит в рамках научных исследований.

Мне кажется, нужен документ федерального уровня, который четко обозначит, что можно делать с биоматериалами и каким образом, а что нельзя и почему.

Например, сейчас человек решил помочь науке и сдал свои биоматериалы под информированное добровольное согласие. Но, по закону, в любой момент может его отозвать, потребовать вернуть образец и стереть все данные. Слава богу, прецедентов у нас не было, но это не исключено — таково право каждого донора.

В сентябре мы провели биобанковскую конференцию в Москве, спросили у бизнеса — разработчика препаратов, оборудования и так далее: «Что вас волнует?». Их волнует нехватка так называемых контрольных биообразцов: крови, сывороток плазмы, слюны, чего угодно. А без них невозможно создавать качественные диагностические наборы. Еще «позавчера» эти контрольные образцы легко покупали за границей, теперь их стоимость выросла в 20 раз.

Биобанки могли бы предоставлять образцы. Мы провели предварительный опрос, который показал, что ученые, врачи с пониманием относятся к их легальному обороту. А пациенты (например, доноры) говорят, что готовы были бы предоставлять биообразцы для научных исследований возмездно. Например, в обмен на какую‑то медицинскую услугу или денежное вознаграждение. Это хороший вариант. Как поясняют юристы, когда человек получает что‑то взамен, фактически возникает ситуация сделки, а это уже действие гражданского права. И организация получает возможность распоряжаться этим образцом.

— А люди уже не опасаются сдавать биоматериалы?

— Вы про «генетическое оружие»? Думаю, тут простая логика работает. В Германии живет два миллиона выходцев из СССР, про США уже не говорю, да во всех странах живут этнические русские — они проходят медобследования, сдают анализы и прочее. Обзавестись «русскими» биообразцами, как и любого другого этноса, вообще‑то не проблема. Это первое.

Второе. Те, кто занимается популяционными исследованиями, понимают: сегодня ярко выраженных этнических черт, которые характеризовали бы ту или иную нацию, не существует. Биологическое оружие (не понимаю, каким оно может быть, но допустим) не будет избирательным. А если так, любое его применение бессмысленно.

Единственное, чем популяции действительно немного различаются, это микробиотой: бактериями и вирусами, живущими в нас. Потому что микробиота зависит от питания, от окружающей среды. Так что если и отслеживать что‑то, то образцы микробиоты.

Но в целом обмен знаниями между разными странами все равно происходит. Партнерские исследования обычно проводятся параллельно: что‑то делает зарубежный коллега у себя, мы у себя, потом сравниваем. Просто раньше мы работали с одними партнерами (условно говоря, западными), теперь то же самое будем выстраивать с новыми.

— Для биобанка закуплено импортное оборудование. Но санкции же…

— Параллельный импорт. Часть приборов отечественные, но ключевая техника все равно зарубежная. Хорошие отечественные холодильники есть, но нет низкотемпературных, а у китайских пока нет нужного нам качества. Нам ведь нужен мороз под минус 196 градусов. Криопробирки — очень важный элемент, если в России начнут их производить, будет отлично. Кстати, мы как биобанк готовы тестировать отечественное оборудование.

— Многие ли относятся к своему здоровью настолько серьезно, что проходят генетическое или хромосомное обследование, хранят биообразцы?

— Мы, генетики, сторонники профилактических обследований. Это как минимум кариотипирование («посмотреть хромосомы»), тест на носительство основных моногенных заболеваний, то есть обусловленных мутацией в одном гене.

Сейчас такие исследования, к сожалению, делаются за счет самого пациента. Несмотря на это, с каждым годом становится больше семей, которые перед очень важными этапами в их жизни — зачатием и рождением ребенка — проходят обследования. Это не может не радовать. В некоторых случаях мы проводим обследования за счет одного благотворительного фонда: если в семье уже есть родственники с заболеваниями или для тех, у кого уже были репродуктивные потери.

С осознанным хранением своих биообразцов, к сожалению, дела обстоят не так оптимистично. Хотя, безусловно, это очень серьезный, важный и нужный шаг для каждого человека. Раньше считалось, что ради стволовых клеток, которые могут пригодиться в будущем, нужно хранить в биобанках свою пуповинную кровь. Потом выяснилось, что стволовые клетки можно получить из разных типов ткани.

В любом случае свой биологический материал может понадобиться в какой‑то момент родственникам, детям, самому пациенту, если нужно провести какое‑то углубленное исследование. Скажем, на культуре клеток может пройти индивидуальное испытание какого‑то лекарства. Поэтому, я думаю, со временем население нашей страны придет к осознанию, что хранить свой биоматериал в биобанке не только можно, но и нужно. Мы с коллегами такое решение будем только приветствовать. (Источник: spbvedomosti.ru)