Новости

Вы являетесь одним из пионеров практического внедрения разработок молекулярной генетики в предиктивную медицину, насколько возможности современной науки позволяют не допустить заболевание, определив его вероятность?

Да, это так. Мой учитель — профессор Владислав Сергеевич Баранов, бессменный руководитель направления генетики человека в СПбГУ, заведующий лабораторией пренатальной диагностики в Институте имени Д. О. Отта, был первым, кто начал внедрять пренатальную диагностику и предиктивную медицину в нашей стране. В чем отличие пренатальной диагностики от обычной? Мы не имеем права на ошибку.

Цена ошибки — это рождение или нерождение здорового ребенка. Поэтому отношение к работе, к вопросу диагностики, закладывалось нашими учителями крайне строго. После внедрения пренатальной диагностики и ее становления по всей стране мы начали активно интересоваться другими возможностями генетики. Мы продолжили развивать концепцию генетического паспорта, которую Владислав Сергеевич сформулировал еще в конце 90‑х годов.

Вместе с коллегами мы подхватили эту идею и впервые начали внедрять генетический паспорт под его руководством в практическое здравоохранение. В то время, в конце 1990‑х — начале 2000‑х, мы были первыми, кто попытался применить тесты на практике, определить риски человека и рекомендовать ему какие‑то действия предиктивного, то есть профилактического характера, чтобы избежать заболеваний.

Тогда в большинстве случаев профилактика и коррекция многих генетических заболеваний были для нас невозможны. С тех пор многое изменилось: появились серьезные генетические тесты, такие как секвенирование ДНК, в первую очередь секвенирование экзома, чему и была посвящена моя диссертация. Сегодня этот тест позволяет глубоко исследовать геном человека и определять огромное количество генетических заболеваний.

В этом его большая ценность, ведь каждый из нас — носитель того или иного генетического заболевания, и не одного. Другое дело, что мы не знаем, что делается у нашей второй половины, то есть у пары. Поэтому сегодня мы активно выступаем за идею такого скрининга, когда пара тестируется заранее и выявляются генетические риски. Если они есть, то применяется ряд генетических технологий, чтобы ребенок родился здоровым.

Та идея, которая закладывалась больше 20 лет назад, в связи с наличием и внедрением в практику новых генетических тестов приобрела революционное значение. Оно отражено в моей диссертации. Но главная мысль заключается в том, что теперь у нас есть методический инструмент — это секвенирование экзома. Теперь мы можем оценить почти все генетические риски.

Если раньше мы говорили отдельно о рисках моногенных заболеваний, отдельно о рисках мультифакториальных заболеваний, то теперь, через призму экзомного секвенирования, мы можем сразу дать оценку всем генетическим рискам для каждого конкретного человека. Индивидуально.

Тема вашей диссертации — «Секвенирование экзома человека и перспективы предиктивной медицины». Всегда ли выявленное изменение означает заболевание и насколько хорошо (достоверно) сегодня работают генетические методы для определения будущих болезней?

Это очень важный вопрос! Раньше врачи‑генетики делили заболевания на хорошие и плохие. Хорошие — это моногенные заболевания, а плохие — мультифакториальные. Трудно делать прогнозы по генетическим рискам, но в своей диссертации, с учетом новой классификации патогенных вариантов в геноме, я попытался. Изменение концепции объясняет связь между проявлением патогенных вариантов для моногенных заболеваний и степенью их патогенности.

Профессор Николай Владимирович Тимофеев‑Ресовский называл эти понятия «экспрессивность» и «пенетрантность», то есть определение степени и вероятности проявления риска. Допустим, в семье одного из родителей имеется наследственная кардиопатия, это олигогенное заболевание, которое не всегда проявляется.

Мы пытаемся понять, приведет ли данное изменение в геноме у его родственников к аналогичному клиническому проявлению. Вероятность такого проявления не всегда составляет 100 %. Определенную роль играет среда, образ жизни, питание, поэтому наличие изменения не всегда проявляется в виде болезни. Есть множество нюансов, поэтому возрастает важность консультации с врачом‑генетиком.

Иными словами, нет хороших и плохих заболеваний. Все зависит от степени проявления генетического варианта, его экспрессивности‑пенетрантности и количества генетических вариантов, которое определяет заболевание. Все достаточно просто.

Вы принимали активное участие в создании первого в РФ биобанка в СПбГУ. Для чего необходимо биобанкирование, какова его основная цель? Какие возможности открывают подобные проекты?

Первый биобанк в нашей стране, созданный по всем канонам и требованиям ISO, действительно появился именно в Университете. Здание Молекулярного корпуса СПбГУ, построенное в конце 80‑х годов, было спроектировано таким образом, чтобы его можно было обновлять с учетом меняющихся требований. В этом гениальность наших учителей, в частности академика Сергея Георгиевича Инге‑Вечтомова.

Это уникальный биобанк, совмещающий в себе и криохранилище мирового уровня, и геномный центр. Такие биобанки должны быть и при крупных клиниках, которые обладают геномными центрами и лабораториями, потому что задача биобанка — правильно собирать образцы, хранить их и потом выдавать для различных исследований. В последнее время один из актуальных вопросов среди коллег — это наличие контрольных образцов. А они могут находиться только в биобанках. И благодаря наличию ассоциации биобанков, куда входит СПбГУ, возможностей появляется гораздо больше.

Для нас, специалистов, очень важна такая интеграция. Она позволяет обмениваться пробами и проводить совместные исследования. Любая стандартизация протокола приводит к более качественному исследованию, к качественной разработке и качественному внедрению методик и подходов. Биобанк — это фундамент любых медицинских и генетических исследований.

Как проходила ваша защита, сложно ли защищать диссертацию в СПбГУ по собственным правилам?

В какой‑то момент у меня были сомнения. Но когда детально изучил правила, понял, что есть несколько важных аспектов: наличие перевода на английский язык, иностранный рецензент и определенные критерии для членов диссертационного совета. Но ведь это здорово! Наличие индекса Хирша только повышает значимость работы, подтверждая, что оппонент является действующим специалистом.

К примеру, одним из моих оппонентов была Эльза Камилевна Хуснутдинова — профессор, член‑корреспондент РАО, директор Института биохимии и генетики Уфимского научного центра РАН. У Эльзы Камилевны индекс Хирша 55, множество международных публикаций. А еще меня приятно удивила открытость и прозрачность процедуры защиты в Университете. Все было организовано очень просто и понятно, на высшем уровне. Теперь всем рекомендую защищаться именно в СПбГУ.

Как вы считаете, какие ближайшие достижения в предиктивной медицине нас ждут?

Думаю, что ближайшие достижения — это массовое исследование экзома человека и преконцепционный скрининг до беременности. Внедрение такого тестирования имеет важное значение для рождения здоровых детей. Сегодня во всем мире активизировались генетические исследования, и наша страна не является исключением, а уход с российского рынка ключевых компаний и импортозамещение только стимулируют отечественные исследования и разработки в данной области.

Почему вы выбрали эту профессию?

Мы с братом всегда интересовались биологией, генетикой, в детстве ходили на занятия во Дворец пионеров, посещали разные курсы. Наши родители по образованию ветеринары и долго занимались преподаванием, что тоже сыграло свою роль. После окончания физико‑математической гимназии № 344 и при поступлении в Университет мы выбрали именно генетику, так как в биологии это самая точная наука.

Нет ничего более точного, потому что у тебя есть все сочетания и расчеты. Мы начали заниматься на кафедре генетики, продолжили в Институте имени Д. О. Отта, а после окончания занятий ходили к Владиславу Сергеевичу Баранову и Татьяне Эдуардовне Иващенко — моему научному руководителю. Мы много работали, и нам нравилось. Мне кажется, что человек должен не просто получать образование, но и реализовывать его. Ведь эффективность государства зависит от того, насколько то образование, которое человек получает, реализуется. И если выбранная профессия не соответствует интересам, получается, что деньги государства и время человека были потрачены зря.

Поэтому очень важно выбирать именно то, что нравится. Мне всегда нравилась генетика, и я до сих пор этим занимаюсь с большим интересом. Даже здесь, в Институте детских инфекций, я, будучи генетиком, переформатировал отдел вирусологии в отдел вирусологии, генетики и биобанкинга. Теперь это так и называется! Вот сейчас провели интересное фундаментальное исследование, надеюсь, что в ближайшее время опубликуем его результаты. Это очень интересное исследование по постковидным вопросам, связанное с формированием заболеваний и генетикой у детей.

То есть тот тест, который я предлагал в диссертации, — он универсален. Подчеркиваю, не полный геном (ведь если мы будем интерпретировать результаты полных геномов, это повлечет много ошибок), а именно экзом. Еще пять лет назад, когда мы с братом принимали участие в конгрессе по генетике, который проходил в Киото, в Японии, там как раз был спор: геном или экзом? Полная последовательность или неполная?

Тогда мы еще многого не знали, в какой‑то степени моя работа стала одной из первых. В свое время Владислав Сергеевич Баранов предложил предиктивную медицину «три П»: персонифицированная, профилактическая и предиктивная. Это было впервые в мире. Очень многие сейчас забывают об этом, а ведь мы в Петербурге это внедрили. Кроме того, первая кафедра генетики возникла именно в СПбГУ, ее основал Юрий Александрович Филипченко. Вся генетика берет начало из Петербурга!

Какие у вас планы теперь, после защиты? Ваши амбиции как ученого, чего бы вы хотели достичь?

В данный период я погружен в публикации по результатам исследований. Но амбиции, конечно, есть, ведь хочется создавать большие проекты, которые останутся надолго. Я очень рад тому, что биобанк в Университете продолжает работать. Важно, чтобы результаты трудов сохранялись, даже если ты ушел выполнять другие задачи.

Работая в 40‑й больнице, я создал генетическую лабораторию, в ковидный период с нуля организовал самый крупный городской вирусологический центр в Санкт‑Петербурге (мои сотрудники выполняли до 3500 тестов в сутки), инициировал неинвазивный скрининг беременных, который сейчас является бесплатной городской программой. Процесс запущен, и очень важно организовывать его таким образом, чтобы он не останавливался после смены лидера.

Очень важно создавать такую структуру, которая будет иметь продолжение. Думаю, что именно так и было при создании Университета. Мы с радостью говорим: «Здесь работали Ломоносов, Менделеев, Павлов...» Безусловно, у СПбГУ большой авторитет, нам есть чем гордиться. (Источник: spbu.ru)